Когда на Олимпиаде в Лондоне российскую
сборную по фехтованию обошла даже Южная Корея, а Венесуэла, Япония,
Египет, где никогда не существовало вековых фехтовальных традиций, вдруг
стали фаворитами, Алишер Усманов — как преданный болельщик российской
сборной — был очень расстроен. Но как глава Международной федерации
фехтования — счастлив и горд.
В прошлом фехтовальщик, Усманов горячо любит этот вид спорта и
вкладывает в него огромные суммы. За четыре года его руководства
Международная федерация фехтования (FIE), относившаяся к числу
беднейших, обрела финансовое благополучие и медийную привлекательность.
Бюджет FIE удвоился за этот период и составил 24,534 млн швейцарских
франков. В декабре прошлого года на ключевой пост федерации Усманов был
выбран на второй срок (за него проголосовали 127 делегатов из 130).
— Поддержка фехтования для вас — филантропия?
— Это элементарная попытка человека сохранить в своей душе лучшие
годы своей жизни — детство, юность. Фехтование — это моя молодость, и,
помогая развиваться этому виду спорта, я в нее возвращаюсь. Я люблю этот
вид спорта. С точки зрения правовой оценки, наверное, это
филантропический проект, потому что у него нет коммерческой выгоды, хотя
программа развития федерации нацелена и на то, чтобы она самостоятельно
коммерчески могла существовать.
—
Как вы находите проекты, которые считаете достойными поддержки?
—
Раньше помогал, потому что либо сам хотел помочь,
либо ко мне обращались за помощью. Сегодня поиском проектов занимается
правление моего фонда «Искусство, наука и спорт». Фонд решает, какие
программы они будут развивать, кому они будут помогать. Ну и, конечно
же, есть проекты или люди, которые обращаются ко мне напрямую, и если
вижу необходимость принять решение самому, то делаю это. Вот примерно
такое разделение по выбору и определению того или иного проекта, того
или иного человека.
— В чем вы видите смысл благотворительности для себя и для общества в целом?
—
Мотивация пожертвования личных средств — от
высоких чувств, стремления души до элементарной необходимости помогать
людям, которые в этом нуждаются. Поэтому смысл благотворительности как
для себя, так и для общества в целом вижу только в одном — люди должны
любить ближних, как самих себя. Если ты можешь что-то сделать, а в
материальном мире это можно сделать той или иной формой финансового
участия, то надо этим обязательно заниматься по мере твоего успеха в
бизнесе. А уж тем более если этот успех дает тебе возможность выбирать,
какого масштаба помощь ты можешь оказать.
— Чем принципиально по ощущениям благотворительность отличается от бизнеса?
— Главное, что в благотворительности нет места корысти. Бизнес — это
все-таки корыстное занятие, в котором твоя корысть заключается в
получении прибыли. Вот в этом и есть принципиальное отличие этих двух
понятий.
«Женщины тоже помогали мне в жизни»
— Помните ли вы свою первую адресную помощь или проект?
— По большому счету я помню всех тех людей, которые мне помогали в
жизни, когда адресатом был я и часто этого не заслуживал, на мой взгляд.
Это в первую очередь мои друзья и мои учителя. Женщины, в которых
влюблялся, тоже очень помогали мне в жизни. И моя сегодняшняя маленькая
мечта — обязательно вернуть им всем моральные долги. А что касается
адресной помощи, которую я первый раз оказал, вы знаете, при моей
непростой жизни вспомнить ее невозможно. Последнюю адресную помощь
прекрасно помню, но и о ней говорить не хочу, потому что пока этот
проект не закончен.
—
Ирина Антонова в интервью Forbes Woman говорила, что вы
единственный спонсор ГМИИ им. Пушкина, который ничего не просит взамен
(баннеров с фамилией Усманов на здании, упоминания в торжественных речах
и т. п.). Почему? Это природная скромность или принципиальная позиция —
не афишировать?
— Кичиться тем, что ты помогаешь, — это показатель низкого
культурного уровня человека. Что касается Пушкинского музея, Ирина
Александровна Антонова — великая женщина, которая бережет музей. Если ты
помогаешь, ты же это делаешь для того, чтобы сберечь этот музей, а не
для того, чтобы там было твое имя.
«Я категорически против публичности»
— Насколько для вас важна обратная связь, эффект от вложенного?
— Иногда благодарность нужна. Потому что в некоторых, очень
малочисленных, но все-таки существующих случаях, меня посещала мысль,
что делаешь от души, а люди это принимают как должное. В тот момент,
чтобы не было этих сомнений, нужна обратная связь с теми, кому ты эту
помощь оказываешь. Хочется увидеть результат от этой помощи. Например,
если это интернат для слабовидящих детей, чтобы хотя бы один из них
начал видеть лучше, если мы занимаемся их лечением. (Пережив несколько
лет назад отслоение сетчатки глаза, Усманов на свои деньги построил две
офтальмологические клиники, в Мюнхене и в Москве, а чуть раньше —
большой медицинский комплекс на родине, в Ташкенте. —
Forbes Life).
Если это детдом, то чтобы хотя бы кто-то на какой-то период начал лучше
жить. А так никогда не жду рекламы, а уж тем более не жду эффекта.
—
Есть ли в мире (в истории) примеры филантропов, кому вы хотели бы подражать?
— Третьяков, наверное. Подарить народу уникальную галерею... Великим
трудом было ее сначала собрать. Филантропов огромное количество. Многие
богатые люди поддерживают университеты, вкладывают в них значительные
суммы. Большие благотворительные программы у Билла Гейтса и Уоррена
Баффетта. Они сегодня при жизни создают миллиардные благотворительные
фонды борьбы со СПИДом и другими болезнями в Африке, фонды, облегчающие и
улучшающие жизнь человечества. Как им не быть примером для подражания?
Мы тоже будем стремиться к этому, чтобы оставить на Земле память о себе.
— Благотворительная деятельность кого из российских бизнесменов вам симпатична?
— Специально ни за кем не слежу, тем более многие, так же как и я, ее
не афишируют, но мне симпатичны все, кто вообще осуществляет
филантропическую и благотворительную деятельность.
— Почему российские бизнесмены не любят афишировать расходы
на благотворительность? Не снижает ли такая закрытость эффективности
этой деятельности?
— Исторически западная благотворительная деятельность — филантропия —
предполагала огромную публичность, тем более что благотворительные
мероприятия у них обычно сопровождаются большой информационной
кампанией. А у нас традиционно благотворительность была продолжением
твоей веры, конфессиональной сущности той или иной религии. Поэтому
люди, которые этим занимались, не хотели публичности. Во всяком случае о
себе я могу так сказать. Хотя если о твоей деятельности становится
известно обществу и она делается предметом обсуждения — кокетничать не
надо. Но специально я никогда такие вещи не афиширую. А иногда я
категорически против какой-либо публичности. Потому что проекты, которые
ты делаешь, могут быть в какой-то степени личными, конфиденциальными,
и, чтобы не было никаких кривотолков или подозрения в какой-то
PR-активности, лучше об этом не говорить.
«Надеюсь, Аллах даст мне жизни»
— Почему вы не собираетесь ничего оставлять наследникам, а хотите все потратить на благотворительность?
— Во-первых, у меня нет наследников. Потому что у меня нет детей, а
все остальное — домыслы. Родственники мои вполне обеспечены, они
состоятельные люди и не нуждаются в моем наследстве. Что касается того,
чтобы оставить средства в пользу благотворительного фонда — я надеюсь,
Аллах даст мне жизни и я подумаю. Но обязательно создам фонды, в которых
вижу жизненную необходимость: фонды, которые будут связаны с развитием
науки, искусства и спорта в России и на моей исторической родине — в
Узбекистане. Фонды, которые помогут странам стимулировать научные
изыскания, фонды, которые будут помогать молодым людям найти путь в
жизни.
— Вы выплачиваете закят (обязательное пожертвование в размере 2,5% от состояния, которое мусульмане выплачивают раз в год)?
— Это вопрос сугубо душевного комфорта и твоей совести. Могу ответить
так: живу с чистой совестью и в полной гармонии со своей, пусть и
грешной, душой.
